Моя катана говорит со мной.
И мне это нравится.
Да, знаю, звучит довольно дико — на современный вкус.
(«Доктор! Моя катана со мной разговаривает! — И вы хотите, чтобы я заставил ее
замолчать? — Нет! Просто пусть не перебивает вакидзаси...»)
Но современный вкус меня не интересует.
И к тому же — мой вакидзаси совсем не болтлив.
Младший из пары клинков, откованных рукой Хаттори Ханзо. Он
молчит, ожидая своего часа. Лежит, обманчиво-мирный, обманчиво-безобидный, в
простых, нелакированных ножнах, на деревянных крючьях своей подставки,
вытянувшись, как пригревшаяся на солнце змея...
Вакидзаси, созданный, чтобы говорить о смерти. Вакидзаси,
вонзающийся в податливую, дрожащую ткань брюшины, вспарывающий живот медленным
движением, идущим снизу вверх... и — прежде чем хлынет кровь, пятная
белоснежное кимоно — прежде чем вывалятся на землю внутренности перламутровой
влажной грудой, — успевающий совершить второй положенный разрез, слева
направо...
Пока вакидзаси молчит.
И ждет своего часа.
...С катаной мне всегда было проще.
Катана говорит о любви.